Хвак - О`Санчес

   - Ох, спасибо, почтенная госпожа! И впрямь жажда умучила: не по весне жара, вон как пажить-то зелень-то набирает, прям на глазах!

   - И я то же говорю. Муж мой в деревню пошел, за... ну, кое-каких припасов подсобрать, мы своим хозяйством недалече на хуторе живем. А я тут осталась, скарб сторожить, косточки на солнышке греть, садись туда, в телегу. Попей, отдохни.

   Дивно слышать Хваку такие сердечные речи! Принял он из рук хозяюшки Хавроши кувшинчик с вином, в ответ свое имя представил, робко сунул седалище в телегу, соломой покрытою - удобно, мягко...

   - Смотрю - ладони-то у тебя... иная подкова мягче... Из кузнецов?

   Хвак как фыркнет возмущенно в кувшин - аж брызги во все стороны, едва из телеги не выпрыгнул:

   - Ненавижу кузнецов! Они такие... такие!.. - и слезы навернулись на маленькие Хваковы глаза...

   - Ну и ладно, ладно, успокойся... Так, говоришь, не помнишь отца с матерью? Потише ворочайся, всю телегу мне разнесешь!.. Просто - говорю - мозоли у тебя тово... Допил? Кувшинчик верни, он еще понадобится.

   - Это от сохи да бороны, да от лопаты, да от кайла, чем камни на поле дробят... - Посмотрел Хвак на свои ладони - руки как руки, какие они еще могут быть у земледельца?

   - Что ж, славно, что ты трудолюб да трудознатец, очень хорошо... И вида богатырского...

   Приятно Хваку слышать про себя такие похвалы, и сразу вертится на языке вопрос, чтобы Хавроша, на него отвечая, продолжила бы свои одобрительные слова... Дескать, а почему - этакое хорошо? Но разомлел Хвак от вина, от солнышка, от соломы мягкой... Сейчас он спросит об этом, вот только глаза прижмурит на одно мгновение...

   - Ложись, ложись, детинушка, спи-засыпай...

   Ох, радостно и беззаботно в мягком отдыхать-полеживать, вот разве соломинка нос щекочет, дышать препятствует... А почему темно - только ведь полдень разгорелся? Разлепил Хвак веки - и впрямь темно, как ночью. Где он? Не встать, не сесть... Плечами повел - рукам что-то мешает... и ногам. Боги милосердные, да он связан, а рот словно тряпкой забит!

   И словно бы в ответ на его мычания - загорелся огонек, потом другой...

   Всюду каменные стены без окон, на стене светильник, да на полу еще один. Колышутся огоньки, холодно спине и боку - задувает откуда-то снизу. Двое человек над ним стоят, мужчина и женщина. А женщина-то - давешняя добрая собеседница Хавроша!

   - Лежи спокойно, Хвакушка! Был ты ничейным рабом, а стал нашим.

   - Как - рабом? Почему? Я ведь не раб! - Но вместо объясняющих слов у Хвака получается одно мычание, потому что рот залеплен какой-то смолой... или заклятьем?

   - Мычи, не мычи - все одно не выпустим, потому как иначе всем худо станет: и тебя на кол через побои высадят, и нам с Косматым одни убытки. Косматый - это мужика моего так зовут, вот он стоит. Немой, но свое дело туго знает. И слух у него острый, так что лежи до утра смирно, рот себе не рви пустыми криками... Слышишь, нет?

   Слышит Хвак, да нет никакой мочи смирно-то лежать, хочется освободиться от пут и объяснить госпоже Хавроше, что ошиблась она в нем, что напрасно обижает свободного человека, что не раб он вовсе...

   - Не слышит. С испугу, видать. Косматый, я пойду прилягу, а ты тоже - одним глазом спи, да другим присматривай. Вина больше не пей. Утром повезем.

   И опять замычал спеленатый Хвак, и вдруг затих. Ни с того, ни с сего мысль к нему в голову прошмыгнула, совершенно посторонняя: ну, а если бы и раб? Что же - раба можно обманывать, да опутывать? И так ведь рабу не сладко в неволе жить, так они еще и...

   - Отпусти меня, госпожа Хавроша, освободи, ну пожалуйста!

   - О, услышал, наконец, проснулся... Нечего мычать, до утра потерпишь. А на рассвете мы тебя в повозку, заклятьицем подуспокоим, сверху соломкой - и поехали! А там и побережье, а там и ладья... Видел когда-нибудь море?

   Хвак попытался стряхнуть смоляную тряпку со рта, опять замычал...

   - Значит, увидишь. За морем жить выпала тебе судьба, у хозяев у заморских, дальние земли и обычаи поглядишь. Жизнь - она всюду жизнь. Погоди, вспомнишь еще старую Хаврошу, вослед спасибо скажешь, за новую трудовую судьбу, за то, что от стражей спасла. Ох, боги, боги... Грехи наши тяжкие - да отпустите нам, недостойным... Приглядывай, Косматый, ой, что-то устала я за сегодня... Дай сюда баклагу! Нашел время!.. Точно не наклюкался? Смотри у меня!

   Хвак не мог, конечно же, знать, что попался он в лапы работорговцам, тем, что испокон веку, в обход имперским законам, промышляют вдоль больших дорог. Ремесло опасное, у имперских стражей на их счет указания и артикулы исчерпывающие: буде подлый торговец живым товаром пойман, да по розыску изобличен в незаконном промысле, то суд и расправу проводить над такими немедля, и сажать на кол заживо, но отнюдь не вдруг, а не иначе, нежели до того кожу с каждого изобличенного преступника содрав.

   Хавроша - наглая разбойница даже имя свое подлинное Хваку назвала, не побоялась - много лет возглавляла крупную шайку, отдавая имперским стражам то одного подручного, то другого... И стражам хорошо, ибо на каждой поимке видно, что не зря государев хлеб едят, и Хавроше неплохо, потому как сама до сих пор жива, силков имперских ни разу не отведав. А Косматого, напротив, удалось однажды отбить у правосудия, вернее - выкупить за большие деньги. Ох, за большие! Но Косматый отблагодарил, отработал, отслужил, да с лихвой. И предан Хавроше всей своей разбойничьей душою.

   Подрядилась Хавроша морским перекупщикам по весне дюжину рабов поставить - вот она дюжина, последнего пузана только что выловила! Даром что жирный, а работящий, эдакие мозолищи на руку не приклеишь ни смолой, ни заклятьем: проверяй, да щупай, да плати сполна. Одиннадцать на берегу давно ждут, в тайном подполе, а двенадцатый - ну никак в руки не давался! Хавроша уже подумывала раскошелиться: в город поехать, да на тайных торжищах выкупить недостающего у собратьев по промыслу... Оно и дорого, однако деваться некуда, коли обещала! Иные, кто без совести, в подобных случаях что делают: хвать первого попавшегося оборванца, принарядят колдовством - якобы здоров и не стар - да и сунут среди других, в надежде, что на берегу, в ночи и в тревоге, морским купцам некогда будет приглядываться... Нет, Хавроша печется о добром имени своем, в торговых делах не плутует! О, какого добыла! Болван болваном, но ведь - работящий! Руки-ноги-спина-голова - все целехонько, хоть с фонарем при солнце проверяй! А всего и расходов, что острый взгляд, да кувшинчик вина, да щепотка сонного зелья с наговором... И обязательно будет надобен подарочек богам! Кого уважить особо в случае сем, кто ей больше помог - Тигут, богиня Погоды, или Луа, богиня дорог? Тигут - покровительница ее ремесла, ей - особый почет, но ведь прямо по большой дороге удача пришла, прямо в руки! Хорошо, пусть так: для Луа - уточку, завтра же, а для Тигут... что-нибудь посущественнее, но по окончании дела. Вот и хорошо, вот и сладились... А Сулу, богиня Ночи, да ниспошлет ей освежающий сон!..